Однако затем, вечером, ей пришлось убедиться в том, что она заблуждалась. Бонни похолодела, когда вошла в свою комнату и обнаружила на столе записку:
«Бобби!
Приходи в бухту красных мангровых деревьев. В полночь. Это твой долг перед нами».
Бонни до самого последнего момента сомневалась, стоит ли рассказать Леону о записке или просто не пойти туда. Однако сообщение от Джефа было не угрозой, а скорее просьбой о помощи, и если он действительно был таким отчаянно храбрым, что среди бела дня смог прокрасться в помещение для слуг, тогда он мог бы легко зайти в сад, где Нафия всегда после обеда играла с Либби и Намелок. Если бы он побывал здесь только ради того, чтобы вернуть ребенка своей жене из племени масаи… Были более простые способы добиться желаемого, и ему не пришлось бы выманивать ее ночью на пляж. К тому же он мог предположить, что она, во-первых, не возьмет с собой Намелок, а во-вторых, конечно, спрячет ребенка где-нибудь, где он будет в безопасности, может быть, даже у своих хозяев.
В конце концов Бонни около одиннадцати часов вечера отнесла спящего ребенка в комнату напротив, к Амали. Та только сейчас закончила свою работу. Дюфрены организовали небольшой вечерний прием, и Деирдре понадобилась помощь Амали. Таким образом, Амали еще бодрствовала, когда к ней вошла Бонни, — и сразу же заметила ее волнение.
— Я должна присмотреть за Намелок? Сейчас, среди ночи? — Амали наморщила лоб, а затем на ее губах промелькнула улыбка. — Значит, наконец-то ты это сделаешь, да? Ты идешь к Леону?
Бонни не знала, что ей ответить. Она попыталась придумать отговорку. Может быть, сослаться на расстройство желудка, из-за чего ей по три раза в час нужно бегать в уборную? Она не хотела будить Намелок или заразить ее… Однако предположение насчет Леона, конечно, было намного лучше…
Бонни прикусила губу.
— Я… я не хотела бы об этом говорить. Я…
Амали захихикала.
— Какая ты щепетильная! — укоризненно сказала она. — Разве я не рассказывала тебе о Джоли? И о Ленни, который по сравнению с Джоли был полным ничтожеством, между нами говоря.
Амали расчувствовалась, и ей захотелось поболтать. Она ценила общество Бонни — в конце концов, эта девушка была одной из немногих, с кем в Сан-Доминго можно было поговорить по-английски.
— Это будет в первый раз, — пробормотала Бонни, чем снова чрезвычайно удивила Амали. Бонни не все рассказывала ей о своем прежнем хозяине — и, совершенно определенно, ничего не говорила о его смерти. Но о том, что она уже не девственница, Амали догадалась.
— Ну, вроде как в первый раз, — поправила себя Бонни.
Амали улыбнулась:
— Да ладно, я ведь понимаю. В любом случае желаю получить море удовольствия! А Намелок можешь не забирать до завтрашнего утра. Я положу ее к Либби, они ведь любят спать, обнявшись.
Амали осторожно уложила Намелок в корзину к своей дочери, стоявшую рядом с ее кроватью. Более безопасного места для ребенка невозможно было придумать.
— Ну, тогда я пойду, — сказала Бонни, пропуская мимо ушей хихиканье Амали.
На следующее утро ей придется что-нибудь придумать. Не хватало еще, чтобы Амали начала поддразнивать еще и Леона.
Однако сейчас Бонни думала только о Джефе и о встрече в бухте. Она почти пробежала половину мили до побережья и лишь тогда, когда добралась до бухты, остановилась под сенью мангровых деревьев и стала незаметно подкрадываться ближе. Если Джеф привел с собой свою жену из племени масаи или, может быть, других людей, у которых был еще более угрожающий вид, Бонни хотела бы об этом знать. Однако в то, что ей удастся потом просто так улизнуть от них, она не верила. Джеф, конечно, уже услышал, как она приближается — когда он жил на пиратском корабле, его чувства обострились. Да и сама Бонни улавливала ночью самые тихие шорохи и распознавала в темноте малейшие движения. Так что она тоже очень скоро обнаружила Джефа в тени скалы. Казалось, он был один, по крайней мере, возле него не было ни единого человека. Позади него лежало или стояло что-то маленькое… Была ли это овца, коза или большая собака? Оно не двигалось.
Бонни вышла из мангровых зарослей, и Джеф сразу же подошел к ней.
— Я знал, что ты придешь! — сказал он и немного небрежно обнял ее.
Раньше Бонни всегда пыталась прижаться к нему во время этих редких объятий, а потом часами мечтала о продолжении, однако сегодня она словно окаменела.
— Чего ты хочешь и кто тебя прислал? — холодно спросила она. — Если речь идет о ребенке…
Джеф покачал головой.
— Речь не о нем. Во всяком случае, пока что. А позже этого вопроса, возможно, и не возникнет. Бонни, речь идет о Макандале. Мы хотим освободить его.
Бонни подняла брови.
— Хорошо, — сказала она. — То есть я не считаю хорошим то, что он сделал, — а то, что хотели сделать вы, вообще чудовищно. Но то, что его хотят сжечь живьем, я тоже не одобряю. В общем, мне все равно… Однако жандармерия охраняется очень тщательно. Они патрулируют снаружи, два вооруженных человека постоянно стоят у ворот. Посетителей они не пускают. Если ты хотел это знать…
Джеф махнул рукой, словно отбрасывая что-то.
— Нам это уже давно известно. У нас есть свои шпионы. В жандармерию проникнуть невозможно. Значит, мы сделаем это во время казни, когда Макандаля выведут из тюрьмы.
— По дороге на костер? — спросила Бонни, наморщив лоб. — Я считаю, что это невозможно. Вы, вероятно, знаете, что сюда сгонят рабов со всей колонии, чтобы они увидели казнь Макандаля. Тут будет половина французской армии, чтобы охранять их.