Лазурные берега - Страница 111

111

— Теперь она мой ребенок, — решительно сказала Бонни Леону. — Даже если все удивятся тому, что у меня такой красивый ребенок.

Леон снова улыбнулся ей.

— Почему удивятся? — спросил он. — Ты ведь тоже красивая.

Бонни сердито сверкнула на него глазами.

— А ты лжец! — воскликнула она.

Точно такие же лживые комплименты делал ей Корриер на рынке рабов. Леон, похоже, почувствовал себя обиженным из-за ее резких слов.

— Я не лжец, — поправил он Бонни дружелюбно, но решительно. — Леон любит людей. Для меня почти все люди красивые, когда они друзья. — У него был искренний взгляд.

Бонни выскочила на улицу. Нельзя было допустить, чтобы она опять расплакалась.

Во дворе между домом и жилищем для рабов Бонни натолкнулась на Виктора. Врач принял своих пациентов и явно обрадовался, увидев ее:

— Бонни, так вот ты где! А я уже собирался разыскивать тебя. Как ты считаешь, может, мы пойдем наверх и скажем хозяйке «добрый день»? И Намелок с тобой. Это хорошо, значит, ты сможешь сразу же показать ее хозяйке.

В глубине души Виктор надеялся, что ребенок взбодрит Деирдре, по крайней мере, она ведь обожала маленькую Либби. Но, с другой стороны, это могло усилить ее депрессию, ведь если даже Бонни может иметь ребенка… Приемный ребенок… Виктор в последнее время все чаще задумывался об усыновлении. Если они с Деирдре не способны иметь детей, может быть, найдется чужой ребенок, которому они могли бы дать свое имя и свою любовь.

Деирдре сидела перед зеркалом в комнате для переодевания и бесцельно проводила щеткой по распущенным волосам. Ей следовало позвать Амали, однако с ней пришлось бы разговаривать, а Деирдре очень не хотелось ни с кем говорить. Ей гораздо больше нравилось сидеть здесь одной и предаваться своим мыслям. Мыслям о катании на лодке вдоль побережья… о конной прогулке, во время которой их застал проливной дождь… о мускулах Цезаря, бугрившихся под его мокрой рубашкой, и даже о том, какой виноватой перед Виктором она себя чувствовала. Ей надо было бы постараться быть с ним более любезной, и иногда Деирдре искала в своей душе ту глубокую любовь, которую она испытывала к мужу всего лишь несколько месяцев назад. Между тем женщина чувствовала себя опустошенной. Мир вокруг нее, казалось, очутился за какой-то темной завесой, и у нее больше не было сил что-либо ощущать.

Когда Виктор открыл дверь, Деирдре удивленно обернулась. Она не ожидала его в это время. Если уж кто-то и появлялся днем в ее комнате, то скорее Амали, чтобы убедить хозяйку взять себя в руки и чем-нибудь заняться. Но служанка обычно стучала в дверь.

Деирдре постаралась улыбнуться мужу, но эта улыбка тут же исчезла, когда она увидела Бонни.

— Ты? — спросила она. — Где… Как ты попала сюда? — Деирдре глубоко вздохнула. Неужели они вернулись вдвоем? Неужели Цезарь передумал? Деирдре посмотрела на Бонни сияющими глазами: — А где… Где Цезарь?

Бонни испуганно поклонилась.

— Его продали, — объяснила она с несчастным видом. — Мы… мы вдвоем были на рынке рабов, и месье Виктор нашел меня и купил, но…

Она испугалась, когда увидела, как в глазах Деирдре радость сменилась страхом, недоверием, а затем яростью. Взгляд молодой женщины метался между Бонни и Виктором.

— Ты… Что ты наделал? — глухим голосом спросила Деирдре у мужа, прежде чем восстановила дыхание, а затем ее бессвязная речь превратилась в крик: — Они были вдвоем на рынке, но ты купил ее, а его оставил там? Ты допустил, чтобы его… чтобы его… чтобы кто-то другой заполучил его? Я тебя ненавижу!

Глава 5

Мец Ублийе уже три часа скакал на юго-восток, и при этом задавал убийственный темп. Джеф и другие рабы вынуждены были почти все время бежать, чтобы успевать за легкой рысью его коня. Он продел веревку через оковы на руках первого мужчины в каждой группе и вел их слева и справа от своего коня, как будто держал на поводке собак или пристяжных лошадей. Рабам приходилось стараться изо всех сил, чтобы не упасть. Хотя все они были сильными и привыкли к физическим нагрузкам, но бежать друг за другом с одинаковой скоростью в цепях было непросто. Кроме того, ножные кандалы натирали суставы на ногах. Ко времени обеда, когда Ублийе ненадолго остановился и раздал рабам хлеб, сыр и воду, у всех у них на ногах были кровавые раны. И тем не менее Ублийе продолжал гнать рабов дальше.

— Они всегда оставляют людей в цепях? — спросил Джеф у явно более опытного раба Пьерро. — И во время работы тоже?

Пьерро покачал головой.

— Нет. Цепи мешают работать, — ответил он. — Тогда удается нарезать меньше сахарного тростника. Понимаешь? Обычно цепи снимают в поселке рабов на плантации. Но этот мец — живодер. Никто не знает, что ему взбредет в голову…

Ублийе хотел, чтобы его новые работники выбились из сил. Именно те, кто был склонен к побегу, должны были сразу увидеть, что их ожидает, если они не будут следовать его правилам. Джеф после этого длинного утомительного дня был счастлив, когда они еще через час пешего марша наконец добрались до поселения рабов, которое принадлежало плантации Роше о Брюм.

Возле главного дома — монументального строения с колоннами и мраморной лестницей — рабы пробежали незадолго до этого. Дом стоял на холме, возвышавшемся над долиной, в которой находилась бóльшая часть плантации. Значит, там жил Ублийе? Джеф немного удивился тому, что Ублийе даже не зашел в дом, чтобы поприветствовать свою семью, прежде чем отправить новых рабов в поселение. Жилища чернокожих находились в своеобразном лесочке — пальмы и папоротники, которые раньше здесь росли, не вырубили, для того чтобы между хижинами была дополнительная тень. Хижины были примитивными, сделанными из дерева и глины, лишь фундамент был каменный.

111